16 мая 2010 года, по итогам второго Фестиваля камерной вокальной музыки им. Надежды Юреневой, в номинации «Творчество молодых композиторов» романс Василия ГОЧА «Блеск невидимого света» занял первое место. Произведение, исполненное Марией Гусевой 1 мая в Рахманиновском зале Московской Гос. консерватории им. П. И. Чайковского в сопровождении вокально-инструментального квинтета Мамеда Гусейнова никого не оставило равнодушным. Для многих слушателей синтез духовной поэзии и романса стал не только неординарным явлением, но и волнующим фактом нового объединения форм искусства.
Вообще-то первое исполнение представленного Гочем романса происходило еще в ноябре прошлого года на кафедральном концерте композиторов, в Российской академии музыки имени Гнесиных. Но уже тогда столь удивительный симбиоз музыки и смысла поразил слушателей своей необычностью. А необычность выразилась в том, что стихи Гоча по большей части нерифмованные, — белые. Видимо, прав был Пушкин, утверждавший в одном из своих дневников, что будущее принадлежит именно таким стихам. И сегодня мы видим: особый ритм и гибкость представления в них смысла замечательны нестандартными возможностями небывалого сосредоточения на тонких струнах души. Так приходит понимание иного настроя на истину, углубляющего гармонию и меняя представления о привычных жанрах.
А родился такой новый романс после того, как В. Гочем была издана небольшая, но ставшая уже дефицитной и раритетной, книжица под названием «Стихи и медитации». Откроем же ее страницы…
Перед глазами предстает образ то ли былинного седовласого старца, то ли мудрого наставника Дао, который в уединенном созерцании и размышлении о Бренном и Вечном возносится Духом к вершинам Горним:
«Пробивая вековую пыль
падает сверху тонкий луч.
Старый летописец, вздыхая,
устало заносит в толстую Книгу
свежий след, только что
нанесенный Истории…»
О тернистости пути и истории, о том, насколько трудно достижимы высокие завоевания Духа, проходящего сквозь тропы «вековой пыли», напоминают следующие затем строки:
«Не успевает Он перевернуть лист,
как ползут оттуда ядовитые побеги
дурмана и белены.
И Летописец скорбит, зная,
что каждый след взойдет скверной,
и мечтает, что когда-нибудь
Летописец напишет
На Воде…
Но кто сумеет заменить
эту Книгу Причин?»
Те, кто видел, как служители Востока рисуют красками на воде священные мандалы, — может оценить силу образа. Потому что после того, как созданы картины вечных символов мироздания, становления и кропотливых жизнеописаний, — они в тот же миг по мановению руки или под дуновением ветра растворяются, опадая цветной пылью на дно, и оставляя в забвении кропотливые старания творцов-художников.
К фактам «писания на воде…» начинает подходить и наука со своими высокими технологиями. Недавно японские исследователи сообщили, что, подбирая направленные частоты звука, научились оставлять видимые изображения на той же воде, которые исчезают, когда звук кончается. Но то и интересно, что стихи, зазвучавшие новым романсом В. Гоча, были написаны в сентябре 1986 года, и послужили своего рода многозначным предсказанием. А сейчас бывшие метафоры не просто материализовались, но и продолжают раскрываться в ином ракурсе познания. Правда, пока техника лишь копирует образы искусства. Но и это не оставляет равнодушным, возможно, потому, что в данном случае прокладывается путь по следам этики исканий.
Многозначные образы тем и хороши, что заставляют сравнивать историю и современность в новых ракурсах познания. Видимо, поэтому они заставляют вспомнить еще более древние постижения. Так быстротекущий символ Воды у нас ассоциируется не только с философским высказыванием «нельзя два раза вступить в одну и ту же воду». Тут вспоминаются и чудеса Крещения (недаром мы ассоциируем их с теми, кто избрал свой Путь). Но тут же приходит на память и еще одна ветхозаветная традиция, в которой вода очищения связана с ангельским чином. В одном из Евангелий (Ин 5, 1-4) этот образ напрямую связан с самим Христом. «… И пришел Иисус в Иерусалим, — написано в этом свидетельстве. — Есть же в Иерусалиме у Овечьих ворот купальня, называемая по древнем словом Вифезда (Дом милосердия), при котором было пять крытых ходов. В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по времени сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью».
Прикосновение к большим образам всегда открывает неоднозначность смыслов и, кажется, излечивает от слепоты ранее неузнанного. В «Блеске невидимого света», после процитированной «Книги причин» в особенно поэтичном стихе 5 («Новый путь») как будто дан алгоритм, который может помочь в поисках:
«Я спалил свою беду
в чистом поле на ветру,
а незнанья темный морок
утопил я в синем море.
Ветер воду там пахтал,
приняв то, что я не знал,
он пролил его дождем —
ну и вскоре в чистом поле
засверкает Новый Мир…»
Тут мы специально сделали паузу, прервав цельность стиха, чтобы указать, насколько подобное описание похоже на загадку или анаграмму, когда расшифровка дается не сразу, а по прошествии времени. Несмотря даже на то, что в самом тексте предварительный ответ вроде бы имеется:
«Будет сладок плод познанья,
я же в радости Со-Знанья
открываю Новый Путь
через Медь Огонь и Воду
я пришел к другому Броду,
за которым видно Суть»…
Почти через четверть века мы услышали, как зазвучали стихи, к которым так нескоро пришла музыка. Такое бывает, когда поэзия ищет Пути для нового выражения. Будто снова пришлось остановиться у придорожного камня, обрамленного дремучей зеленью, среди которой запряталась и «ключ-трава». А на камне по-прежнему написано: «направо пойдешь…»
«ПРОГНОЗ РАЗВИТИЯ», №16-17 (44-45), май-июнь 2010 г.