Новая книга «Максимы Тотальности» написана основателем Школы Причинности доктором биологических и технических наук В.П. ГОЧЕМ и доктором философских наук В.Л. КУЛИНИЧЕНКО. В наше время, когда воздействия на человека начинают проявляться избыточностью, информационным шумом и засоренностью ментальной среды, эта короткая работа вновь приводит к реальному осмыслению сакрального предназначения человека. В предисловии так и говорится: «Максима — форма философского мышления, которая в свернутом виде воспроизводит смысловую и содержательную многозначность теории». Это справедливое замечание заставляет переосмыслить саму историю жанра. Возникнув еще в Древнем мире, максима была доведена до совершенства в античных канонах изречений. Затем вновь возродилась в эпоху Ренессанса, и мы более всего ассоциируем ее с лаконичными философемами Ларошфуко и Монтеня. Но в Новом времени в истории жанра были провалы и забвения. Лишь гении просвещения и энциклопедизма (Вольтер, Руссо, Гёте) напоминали о нем афористичностью своих, порой диаметрально противоположных сентенций материализма и идеализма. Неспроста авторы книги заметили, что в прошлом веке максима почти потеряла философскую и научную форму, отдав предпочтение ироничности и событийным констатациям в обозначениях возникающих парадоксов и иронии. И все же жанр не исчез. Напротив, наметилось его возрождение в новых условиях проникновения в суть вещей, отвергающих разрозненность и фрагментарность нынешней калейдоскопичности восприятия.
В ХХI веке формирование Неклассической Тотальной Науки вновь потребовало адекватных методов познания и форм описания Мира. Вот тут максима и пригодилась в своем возрожденном виде не только для утверждения многомерных пластов логики, но и для более углубленного самовыражения в Со-Творчестве, Со-Бытии, а в конечном итоге и в технологиях Со-Знания, как новом синтезе, возникающем от соприкосновения с высшей мудростью и откровениями. Видимо, поэтому, новая книга сделана в форме краткого философского словаря, который начинается словом «Абсолют». Кроме определения его как Вечного Бесконечного Существования, дана и его наиболее афористичная максима: «Абсолют — Тотальная Природа Со-Знания».
Такой способ изложения наиболее адекватен возрожденному жанру. Он напоминает историю поисков, противопоставлений и контрастов, из которых смысл высекается, как искры из кремней. «Я — царь, я — Бог, я — раб, я — червь». — Так произносились максимы устами поэзии в прошлом. Противопоставления высокого низкому, Горнего земному порождали глубину мироощущений, трепет исканий. Некоторые выражения, взятые из религиозно-философских конструкций произносились как аксиомы: «Бог всеблаг». «Бог вездесущ» «Бог ест свет» и т.д. А сегодня из этих исканий выросла философия Тотальности. Она представлена не просто эмпирическими и фундаментальными обобщениями, но, одновременно дается и как способ познания.
В максимах книги Тотальность также определяется «атрибутом всеобщности, самосохраняющейся тождественностью, развертывающейся в Вечности». Это первая и основополагающая (не только по алфавиту стоящая) максима нашего времени. А в сравнении с известными философскими определениями всеобщего, частного, особенного здесь совсем другая, не в пример чисто позитивистским рамкам, расширенная парадигма. Ее возросшая универсальность определяется не через обездушенную в прежних (по Гегелю — спекулятивных) схемах трансцендентальности, а через одухотворенную, живую трансценденцию Творца и ее познание духом человека. Такое происходит потому, что это действо пронизывает более универсальное понятие Со-Творчества. Поэтому и само определение «трансценденция» дано более универсально — как «иррациональный перенос атрибутов и состояний во внешний или внутренний континуумы».
Интересно сравнить последние определения с высказыванием духовидца Даниила Андреева, сказавшего, что «у Бога всеобъемлющая любовь и неиссякающее творчество слиты в одно». Согласно его определению, «все живое, и человек в том числе, приближается к Богу через три божественных свойства, врожденных ему: свободу, любовь и богосотворчество. Богосотворчество — цель, любовь — путь, свобода — условие».
Такими были высоты обобщений и «краеугольные камни» максим ХХ века. Но то, что было иррационально вчера, сегодня и завтра становится фактом науки. И как когда-то на смену застывшей на века земной Птолемеевской механоцентричности пришел Галилеевский гелеоцентризм, так и сегодня грядут новые изменения старых образов. Вот почему все дальнейшие определения (как более глубокие погружения смысла в определенный континуум) становятся новыми афористичными и теперь уже научно выверенными максимами.
Именно так родилась, на первый взгляд, необычная максима, уточняющая само понятие трансценденции. Она утверждает: «Суть трансценденции — труд». Затем в развитие идеи дается другое выражение: «Мера трансценденции — логика». А еще дальше утверждается, — «Сакральная мера трансценденции Образа — красота, а Подобия — культура».
Более всего в таких определениях привлекает то, что термины объясняются через категорию становления. Само развитие максимы о «трудовой» сути трансценденции, сколь бы мы символически мы сей акт не обозначали, показывает, что, начиная с библейских семи дней творения, это было действительно трудом становления. В нынешнем понимании его можно назвать трудом поистине вселенским, космическим. Потому и высшая логика, как мера, обоснованности творений уже не шокирует метафорами космического «компьютера, разума» и т.д., но все больше удивляет новыми мерностями, фрактальностбю, матричностью творений, к которым современная наука еще только примеряется. А ведь могут быть и другие определения, чудесным образом возникающие, например, в новой реальности, синтезируемой рунами Гоча, тоже, кстати, определенными в максимах.
Самое же интересное на этом пути становления максим ХХI столетия то, что даже формулировки старого жанра теперь стали звучать по-новому. Сравним ту же максиму Монтеня о невежестве с новой максимой, определяющей это понятие в книге Гоча и Кулиниченко. Вслед за Монтенем идею о болезненном вреде невежества не раз развивал французский философ Гельвеций. Он повторил монтеневское изречение почти дословно, сказав, что «Полное невежество приводит к полному тупоумию». Однако в истории вопроса выясняется: и Монтень сам в свою очередь извлек это выражение из афористики восточных мудрецов, в частности, — у тибетцев, с которыми спорил по вопросу о подборе универсального лекарства от болезней. Эту максиму и по сей день в неизменном виде можно найти в тибетском трактате VII века Чжуд-Ши в одной из тантр, где устами Будды Шакьямуни утверждается: «страсть, гнев, невежество — причина всех болезней».
Творцы сходных максим о невежестве, произносимых до и после Монтеня искали ответ, определяя его дедуктивно, поскольку слово «невежество» является обобщающим, в том смысле, что и страсть, и гнев по большому счету — его же (невежества) проявления. Неспроста вслед за Монтенем, почти век спустя нидерландский философ-пантеист Спиноза сделал по этому поводу еще одно обобщение. И опять в духе максимы. «Незнание — не довод, невежество — не аргумент», — иронизировал он над ограниченностью исследований категорического императива, призывавшего человека познать самого себя. При этом добавлял: «Если вы хотите, чтобы жизнь улыбалась вам, подарите ей хорошее настроение…». А чтобы не впадать в «невежество уныния» разъяснял, что «крайняя гордость или крайнее унижение есть крайнее незнание самого себя». И снова гордость, страсть, гнев, другие необузданные проявления чувств записывались в разряд невежества.
Так, философы прошлого расширяли парадигму обобщений. Но вернемся к тому, что по поводу «невежества» говорят «Максимы Тотальности». В глаза бросается то, что инструменты определений стали еще более универсальными. «Невежество, — говорится в книге, — без-образная и безобразная актуализация начал; трансценденция Ничто». Дано фактически предельное обобщение, поскольку состояние, доводящее до Ничто (даже согласно древним максимам), ничуть не лучше проявлений Болезни. А по максиме Гоча — Кулиниченко, — приводит «к разрыву Тотальности бытия».
Сопоставления показывают: через них можно найти еще одно отличие старого жанра от нового. А, может, лучше сказать, что найден новый инструмент составления максим с помощью проникновения в суть вещей. Видимо, потому все сферы бытия даются в новой книге через понятие континуумов, — т.е. полей более глубоких и содержательных смыслов (см. «Бытие»). Сама же континуальность определяется авторами как «свойство Тотальности вмещения форм Бесконечности и образов Вечности». Повышенная требовательность к смыслам обретает некую силу закона. А сам закон, согласно книге, характеризуется через «творческую трансценденцию устойчивых связей и взаимоотношений явлений действительности, необходимых для их развития по подобию своему идеальному первообразу, выступающему целью бытия явления» (максима «Закон»).
К закону предъявляется требование углублять постижение истины. И сама логика событий приводит к тому, что любая неправда, любой обман по принципу контрастности выступают «трансценденцией лжи» (см. также максиму «Ложь» в определении через «недозревшую до устойчивости дискретность»).
Тут, видимо, уже в самый раз говорить уже о методологии составления новых максим. А они, как можно заметить, появляются от соединения (перемножения, перекрещивания и т.д.) предельных смыслов. Потому и получаются функциональными, алгоритмическими, отшлифованными практически до формульной точности, принятой в математике. Конструирование новых логических смыслов также зримо отличается от прежних, порой «грешивших» своеобразной тавтологичностью и непременным «правилом вывода третьего» (если А — то В…). Теперь появились новые модальности и неожиданности смыслов и как следствие — афористичность, необычность, и на первый взгляд, парадоксальность, особенно в сопоставлениях предельности с бесконечностью. Да и сами определения становятся куда контрастней, чем в канонах классической логики исчисления предикатов. Может, поэтому так необычно звучит максима о том, что «Логика — мера трансценденции».
Вполне закономерно, что появившееся расширение смыслов ярче и красочней проявляет универсализм новых максим. А главное дается возможность для поиска их новых ракурсов. Это сходно не только с расширением поисковых систем Интернета, но еще больше проявляется как свойство просветления пока неизведанных глубин мудрости.
Возьмем для примера такой восточный термин как карма. Максима о ней из книги Гоча напомнила о том, насколько в последнее время в темноте некоторых «эзотерических кабинетов» был принижен смысл этого слова. И потому «Максимы Тотальности» особо порадовали расширением понятия о кармическом узле (см. максиму). Он определен как «временной мешок со свойством и механизмом прокручивания жизни человека в одних и тех же событиях. Создается обратной связью, охватывающей движение». А ссылка на то, что топологическим образом кармического узла является бутылка Клейна показала, насколько Мёбиусова зацикленность заставляют запираться в еще более невероятных пространственных повторениях. Поистине, сказка про джина из бутылки (или из лампы) намекает на привязанность людей к ограниченности своего духовного обиталища, к рабству корыстных желаний (рабов лампы) и дурной бесконечности порочных кругов бездуховности.
Конечно, по большому счету, любые максимы — это философемы культурного слоя каждого Времени. В этом их историчность. Но теперь, не вмещая фрагментарности прежних определений, максима «дозрела» до определения Тотальности. Новизну последних открытий на этом пути определяют новые методы построения пространств, становящихся доступными для восприятия в жизни и Со-Творчестве и вмещающие новые условия переосмысленных данных науки. Теперь уже меняются сами начала. А любое начало, как известно, вписывается в Теорию Причинности и определяется как «самотрансценденция Прообраза в потенциальности Дао» (см. максимы с такими названиями).
Так, новым образам человек выбирает себе путь через начало начал. И хорошо, что в философии этого движения помогают разобраться «Максимы Тотальности».
Александр ДАЛИН (Газета «ПРОГНОЗ РАЗВИТИЯ», № 10-11 (27-28), ноябрь—декабрь 2008 г.)